- Ой! - испуганно сказал Шурик. - Дорого.
- Все в порядке, - заверила его Зина. - Это последние окорочка со вчерашней партии, поэтому они идут по сниженной цене. А торт - бесплатно, от нашей фирмы. Как стотысячному клиенту.
Она озорно блеснула старику глазами через голову Шурика.
- Берите, Шура, - сказал Профессор, пропуская его вперед, - вы сегодня удачно попали. Я уже сто тысяч первый клиент, поэтому мне дадут за полную стоимость.
- А... у вас хватит денег? - встревоженно спросил Шурик.
- Хватит, не волнуйтесь, - успокоил старик. - Берите заказ.
Шурик растерянно замер над тарелками. Зина с улыбкой наблюдала за ним. Сначала он протянул руки к бульону и окорочкам, остановился в секундном замешательстве, затем осторожно взял блюдце с тортом, чай и понес их к ближайшей стойке. Он шел потихоньку, маленькими шажками, не отрывая глаз от блюдечка. Аккуратно поставил их и вернулся назад за следующей партией.
Профессор взял у Зины два черных кофе без сахара, бутерброды и присоединился к нему. Шурик стоял за стойкой, рассматривая великолепие своего сегодняшнего пиршества и не решаясь к нему прикоснуться. Затем он вздохнул, разложил два кусочка торта на блюдце так, чтобы они лежали порознь, и подвинул блюдечко к Профессору.
- Берите торт, - сказал он. - Угощайтесь.
- Благодарю вас, Шура, - мягко сказал Войцех Кази-мирович. - Не стоит. Я не хочу.
- Он очень вкусный, - проникновенно сказал Шурик. Он даже закрыл глаза, втянул носом воздух и причмокнул, чтобы показать, насколько вкусный этот торт.
Профессор покачал головой:
- Нет, Шура. Ешьте. Я вообще не ем сладкого.
Шурик недоверчиво покачал головой. У него никак не выходило представить себе, как можно не любить сладкого.
Старик осторожно отхлебнул кофе и принялся за бутерброды.
- Тогда возьмите курицу, - сказал Шурик, отодвигая блюдце и подсовывая вместо него тарелку с окорочками. - Вам же не хватило вчерашней курицы.
Профессор отложил бутерброд и подвинулся ближе к нему.
- Понимаете, Шурик. Врачи запрещают мне есть много жареного, - Войцех Казимирович многозначительно указал глазами себе на живот. - Желудок.
- А тогда... - снова начал он.
- Да вы ешьте, ешьте. А не то все остынет, будет не так вкусно, - прервал его Профессор. Сейчас, не дай бог, слетится их братия, и Шурику самому ничего не останется.
Шурик вздохнул еще раз и принялся за еду. Сначала он выпил бульон с хлебом, маленьким кусочком тщательно вытер чашку, а потом, обжигаясь и дуя на пальцы, съел окорочка. Косточки он выложил на салфетку, завернул и положил в карман.
- Собачке Нике, - объяснил он. И добавил гордо: - Она мне дом сторожит.
Затем Шурик принялся за десерт. Он секунду поразмышлял, взял еще одну салфетку и переложил на нее кусочек торта побольше.
- На потом? - спросил у него Войцех Казимирович, допивая свой кофе.
- Это Кларе угощение, - сказал Шурик. - Я ей отнесу.
Клара была сиротой, такой же, как Шурик. Только она никогда не была в интернате, ее воспитывала тетя Фрося из "вокзальных". Но как она оказалась у нее, никто не помнил, в том числе и сама Клара. Фрося умерла больше года назад, и с тех пор Клара жила сама по себе. Она была невысокого роста, щупленькой. Совсем еще девочка, с громадными черными глазищами. У Клары оказался чудесный, очень чистый голос, и она зарабатывала тем, что пела перед пассажирами здесь, в зале ожидания, или на привокзальном рынке. Ее пение завораживало, вокруг нее всегда собирались люди, и даже грубый, насквозь проспиртованный Матрос однажды признался Войцеху Казимировичу, что, когда он слышит пение Клары, ему являются ангелы.
- Она нравится вам? - заинтересованно спросил Профессор.
Шурик застенчиво опустил глаза.
- Извините, если не хотите, можете не отвечать.
- Она хорошая, - сказал Шурик.
- Ну что ж. - Старик достал платок, промокнул губы, стряхнув упавшие на пальто крошки. - В таком случае передайте ей от меня привет.
Шурик просиял, как будто ему сделали комплимент.
- Конечно, Профессор, я передам.
- Ну-с. - Войцех Казимирович взглянул на часы. - Желаю всего хорошего. До свидания.
Он поднял свой портфель. Взял трость.
- Профессор, - сказал Шурик, - еще увидимся? Этой фразой, и именно с вопросительной интонацией, он всегда прощается с Войцехом Казимировичем.
- Обязательно, - ответил тот и пошел дальше. Возле входа в мужскую уборную сегодня дежурила Валентина Степановна, добродушная пожилая женщина.
- Доброе утро, - поздоровался старик, подходя к ней:
- Доброе утро, Войцех Казимирович, - приветливо ответила Валентина Степановна. - Проходите.
- Благодарю вас.
Уборная была, естественно,, платной. Но, в отличие от большинства других городских точек, порядок здесь поддерживался на должном уровне, поэтому заходить сюда можно было, не зажимая нос и не рискуя ступить в разлитые на полу лужи. Она принадлежала начальнику вокзала, хотя фактически была оформлена на его зятя. Старик же пользовался ею безвозмездно, на правах местного обитателя.
Заведение делилось на два зала. Один - с кабинками и писсуарами, другой с рукомойниками и зеркалом во всю стену. Еще здесь стоял ящик с сапожными принадлежностями, возле которого восседал четырнадцатилетний Борька, сын Нади, сменщицы Валентины Степановны.
Когда Войцех Казимирович, сделав положенное в соседнем зале, переместился сюда, Борька отсалютовал ему щеткой, перепачканной черным кремом.
- Привести вам обувь в порядок, Профессор?
- Непременно, Боря, - ответил старик. - Вот только я сейчас приведу в порядок все остальное, и займемся обувью.